О вечном ... и не только
О знаках и символах
О жизни ... и не только
О смерти ... и не только

А жюр

Современная хореография

Всё началось, собственно, не утром, не днём и не вечером. Всё началось накануне в ночи. Когда кот privet(a) сбежал на ночь глядя в поля по всем законам кошачьего космического существования, оставив ему взамен себя бессонницу. Промучавшись последней почти до рассвета, privet-таки не выдержал такого предательства и выдвинулся в окрестные поля на поиски пропажи. Бредя в глубокой тишине, ночи и одиночестве по призрачным деревенским просторам с именем коварного изменщика на устах, privet думал не о какой-то там бытовухе типа необходимости кошачьей охоты. Нет, он горько размышлял о вечном: о жизни и смерти, приобретениях и потерях, а также о том, как пережить последние. Отчаявшись отыскать маленького мерзавца и решив, что пережить этот ужас возможно будет лишь взяв из приюта котёнка вместе со щенком, дабы последний, превратившись в большую собаку, выходил по ночам на совместные поиски своего также выросшего друга, privet обнаружил у своих ног непонятно откуда возникшего кота. Тот, видимо, абсолютно не желал, чтобы на его место брали других, и внял-таки жалобным мольбам одинокого приведения. Так на этот раз победа осталась за жизнью.

А также за бессонницей. В результате чего в поезде Вена-Мюнхен по утру оказался абсолютно не выспавшийся балетоман, мечтавший не о балете, а о постели в гостинице. По счастью, времени до начала спектакля по прибытии в вожделенный город оставалось достаточно. Так думал privet. Но не австрийские железные дороги, отправившие поезд на полчаса позже, и не немецкие их братья, сообщившие на подъезде к Мюнхену, что подъезжать мы будем в объезд и долго, поскольку пути перекрыты из-за того, что на рельсах случилось несчастье и там работают врачи. "Бог ты мой," - внутренне взвыл privet, - "только каренинских знаков нам и не хватало". А также уныло вспомнил о вполне незнаковой кровати в гостинице, спать на которой времени оставалось всё меньше.
После такого дня (он же есть французский "жюр") в театре принца-регента вечером оказалось полу-проснувшееся, полу-живое существо, интерес к происходящему  которого поддерживался исключительно тоником и колой.

А давали тем вечером не "жюр", а "А жюр", т.е. не день, не свет, а "апдейт", "современный" или "сквозной" балет. По-простому "контемпорери", а по сложному - вот всё богатство указанной выше семантики.

Первым номером программы представлялся опус Эдваарда Лианга "Девушка и смерть" на вторую часть одноименного струнного квартета Франца Шуберта. Вот на эту

Шуберт, как известно, был неизлечимо болен косившей тогда Европу болезнью (ставшую роковой и для героя аншлаговой роли танцевавшего в этот же вечер другого аншлагового героя Сергея Полунина - знаки, символы, аллюзии мироздания) и поэтому тема ранней смерти пронзительно звучит во всем его творчестве, а данный квартет и вовсе только об этом. Поэтической основой Шуберту послужило стихотворение Маттиаса Клаудиуса "Девушка и смерть":

Девушка:
Поди, поди ты
С глаз моих долой, безносая плутовка!
Я молода еще, поди ж ты прочь!
Смерть:
Дай руку мне, о нежное,
Прелестное созданье!
Подругой буду я твоей, тебе со мною
Нечего бояться. Уж ты поверь!
Я страх твой мигом утолю.
В руках моих ты сном забудешься
Смиренным.

Кому принадлежит данный перевод, мне неведомо.

Но есть на просторах интернета еще и такой (с авторской пунктуацией)

"Ой Мимо! Иди мимо!
Уйди скелет с клюкой!
Ведь я ещё красива,
Исчезни дорогой."

Дай руку, нет, тебе не будет больно.
Ведь я твой друг,
пусть грудь покинет страх!
Когда я добр, то мною все довольны...
Ты мягко будешь спать в моих руках.

Перевод с немецкого Epsilon571

Вообще, тема эротических отношений со смертью, постоянно "настигала" искусство - от эпохи барокко до пост-модернизма. Сквозно (а жюр), так сказать. Вершиной данных "любовных уз", является, на мой взгляд, роман Томаса Манна "Волшебная гора". Но и в балете 20-го века данная тема не была обойдена вниманием. Достаточно вспомнить "шлягер" Романа Пети. Или же не состоявшуюся в БТ премьеру балета Микаэла Таривердиева "Девушка и смерть". Раз уж у нас сегодня такой пронизанный взаимосвязями, аллюзиями, знаками и целостностью мироздания пост, то вспомним и эту музыку (а то ведь так все и позабыли, думают, что музыку для балетов БТ может только Демуцкий сочинять)

И вновь вернёмся в наш "а жюр". Итак Лианг. Очень востребованный на данный момент, хотя и молодой, хореограф. За его плечами работа в Нидерландском театре балета, в почившей уже в суе компании Кристофера Вилдона, постановки в различных театрах Америки и Европы. В том числе и больших балетов - "Спящая красавица" и "Золушка". Очень востребованный на сегодняшний день хореограф. Но вот нашёл время и для Зеленского. Мы впервые увидели работу Лианга пару лет назад в Вене. Тогда мы об этом писали. Речь шла о "Murmuration", дуэт из которого на "данс оупен" показали Нина Поляковa и Якоб Файферлик.
Вот он

Здесь четко виден хореографический почерк Лианга: он работает в стиле  неоклассики. Текучей, вязкой, обволакивающей. Местами переходящей, однако, в стон и крик. Отличительной особенностью хореографии Лианга является его умение плести, расплетать, запутывать, распутывать массовки, создавая удивительны, "ажурные" балетные картины. Особенно это проявилось в "Мермерэйшн", что в переводе означает "полёт и перестроение птичьей стаи". Этот же завораживающий спектакль мы увидели и в описываемый вечер в "Девушке и смерти". Балет этот, всего на 15 минут, поставлен на двух девушек, одного солиста и семь артистов кордебалета. Обволакивали солиста-смерть и зрителей в зале Кристина Линд и Приска Цайзель, преследовавшую их смерть воплощал Генри Грей, а семь помощников смерти в мужском обличье изображали Маттео Дилаги, Владислав Долгих, Евгений Кузнецов, Андреа Марино, Ариэль Меркури, Ян Шпунда, Дмитрий Выскубенко. Костюмы были от самого Лианга - лаконичные короткие серые платья девушек в черных париках а ля "Юноша и смерть" и что-то обтягивающее черное на юношах с обнаженными торсами и почернёнными до локтей руками. У Смерти ещё что-то и на торсе. Всё это вместе с впечатляющей работой художника по свету Кристиана Касса, создававшему временами атмосферу оранжевого предрассветного марева, смотрелось очень гармонично в сплетениях, расплетениях, соблазнениях девушками смерти (а не наоборот) и конечной победой всё-таки дам, посадивших Смерть на паутину из красных лент. Обратим на эти самые ленты внимание как на одну из "красных нитей", связующих весь балетный вечер.

После короткого перерыва для подготовки сцены на ней появился основной магнит программы для многих сидящих в зале - главный балетный харизматик современности Сергей Полунин с "Сакре". К сожалению, без пролога и эпилога в виде "Парадокса". Непонятно, правда, зачем понадобилась данная купюра. Может, не хотели перегружать публику и затягивать вечер. О "Сакре" написано много и разного. И всем уже известно, что речь о Нижинском и его болезни.
Но тут меня посетили совсем другие мысли. Вот, к примеру, недавно на другой ветке, при обсуждении перспектив развития балета, мы говорили о пост-модернизме как философском направлении. И, в частности, о том, что в учении произведение, раз созданное и выпущенное в общественное пространство, начинает жить своей собственной жизнью, независимой от автора. На мой взгляд, для "Сакре" это очень важный момент. Потому что Полунин каждый раз танцует так, что возникают всё новые и новые прочтения происходящего на сцене. В этот раз мне пришла на ум прочитанная недавно цитата писателя 18-го века Авигдора Павснера (за транскрипцию фамилии не ручаюсь): "“If you are looking for hell, ask the artist where it is. If you don’t find the artist, then you are already in hell.” Вот этот ад в душе артиста танцевал Полунин. И даже если бы он не изображал руками открытый в космос знаменитый третий глаз Нижинского, было бы ясно, что он с этим космосом на связи. И одним своим присутствием спасает нас, грешных, от мук ада. Как пытался в своё время это сделать Нижинский и, потерпев крах, нашел убежище в безумии. Тем, кто упрекает "Сакре" в "простоях" в танце, хочу напомнить: в тот свой последний вечер в отеле (запомним про отель) в Санкт Морице Нижинский полчаса сидел на стуле в гробовом молчании. Ничего не происходило, сказали бы мы. А потом он сказал: "А сейчас я покажу вам войну, которую вы не смогли предотвратить". И начал свой последний в жизни танец-импровизацию. Так вот о чем, собственно, Полунин. "Сакре" - балет о том, что нельзя ещё раз допустить то, что уносит в ад миллионы жизней, создавая прежде этот самый ад на земле. Полунин вышел с оголенным торсом, с открытыми тату - гербами России и Украины на руках и портретом президента России на груди и заставил мюнхенское высшее общество биться в экстазе аплодисментов. Стоя на авансцене в таком вот одиночном пикете. Сознательно или нет? Неважно. Искусство и его послания - вещи во многом интуитивные. Сегодня ему рукоплескали, несколько месяцев назад распинали ... Впрочем, Христа тоже распяли. А теперь вот молятся на него уже как 2019 лет.
Да, кстати, о красных лентах: здесь они свешивались с лика Ярила-солнца в руках танцовщика. Из кос принесенных в жертву девичьих жизней.

Перерыв на 30 минут.

И на сцене работа ещё одного русского - Андрея Кайдановского. И снова мы в отеле. Знаки, знаки... Символы, символы...
На венском вокзале захожу уже по привычке в книжный магазинчик. Когда-то перед поездкой на "Раймонду" с Полуниным отыскалась в нем книга о семействе Нижинских... Ну а на сей раз детектив под названием "Убийство в отеле Захер". Ай-яй-яй, только что не "Сесиль"! Данный отель в славном городе Лос Анжелес создал себе неувядающую славу тем, что там постоянно всех убивали/ют: в 80-е годы здесь проживал 14-кратный убийца Ричард Рамирез, в 1991 году знаменитый австрийский серийный маньяк убийца Унтервегер убил здесь троих из своих многочисленных жертв. В 2013 году здесь была найдена мертвой в бочке с водой на крыше студентка  Луиза Лам. При таком количестве смертей в одном отдельно стоящем отеле в мирное время оставаться в рамках серьёзности просто невозможно. И Кайдановский создаёт, по собственному высказыванию, кинематографический хоррэу-балет - черную комедию. Под звуковое сопровождение Дмитрия Чеглакова, состоящее из звуков текущей и бурлящей в унитазе и где-то ещё воды, скребущей по полу швабры портье, "жутких" звуков, издаваемых несуществующими приведениями, и проникающей через все это мелодией "ке сера, сера" - чему быть, тому не миновать. Танцуют здесь отборнейшее контемпорери. И как танцуют! Гениальнейший, вообще без костей Йона Кук. Под стать ему самоубийца-трансвестит Флориан Золльфранк. Без костей оказалась и классическая прима Ксения Рыжкова. И нежно любимая нами Северин Ферролье, и покрытый татуировками не меньше Полунина, правда, неизвестного нам смысла, может, по-китайски он там и есть, Йинхау Жанг. И все, все. Это было так уморительно, так раскованно, так чуждо всякой мистической боязни смерти, как может это делать только молодость ...
Круг вечера замкнулся ...
Кстати, они там устроили такие "пляски на костях", так таскали, кидали, заворачивали в красные дорожки гуттаперчивые тела трупов, что невозможно было не вспомнить все финальные дуэты в склепе скопом.
Овации были не менее инфернальными. Бушевали и бушевали. Не отпускали артистов. Вышел на сцену победитель Кайдановский. Мы послали заочный привет нежнейше любимым английским критикам. От всей выдающейся постоянной команды Андрея Александровича: художника по костюмам и декоратора Каролины Хогль и драматурга Рихарда Шметтерера. А также художника по свету Кристиана Касса.

А засим в отель... Спать... Сажусь в такси. Таксист здоровается каким-то до боли знакомым голосом, включает свет, поворачивает ко мне лицо... Мама дорогая, на меня смотрят голубые глаза Унтервегера ... и моего зубного врача ...