Последний балетный диссидент

Иван Урбан: «Я спрятал паспорт в трусы, но его все равно отняли»

Никакой сюжет самого захватывающего боевика не сравнится с той неожиданной режиссурой, которую преподносит нам жизнь. История эта произошла в 1991 году. В тот самый драматический момент, когда Советский Союз трещал по швам и разваливался на глазах. Сегодня, спустя 21 год, Иван Урбан — блистательная балетная звезда, премьер «Гамбург-балета», на которого сам Джон Ноймайер, знаменитый балетный гуру, поставил больше 15 балетов. Но тогда это был просто перепуганный мальчик из провинциального Гомеля, который нежданно-негаданно попал в Швейцарию, в буржуазную Лозанну, впервые приехав на знаменитый балетный конкурс. И если Рудольф Нуриев открыл своим побегом в 1961 году эпоху балетных перебежчиков, то ровно через 30 лет Урбану предстояло ее завершить.
Конечно, время было другое. В Нью-Йорке уже работал Андрис Лиепа, первая балетная знаменитость, получившая официальное разрешение трудиться на Западе. Только недавно в Вену перебрался Владимир Малахов. Тем не менее история, произошедшая тогда в Швейцарии, оказалась не только трагикомической, но и знаковой. Вместе с развалом Союза заканчивается и время «балетных диссидентов». Танцовщики получают наконец право свободно разъезжать по миру и танцевать, где им вздумается и где они востребованны. Только в Белоруссии по-прежнему имя Ивана Урбана стараются вслух не произносить. Во всяком случае, уже в наше время, когда другой знаменитый белорусский чудо-мальчик — Иван Васильев, заканчивал училище, педагоги рассказывали Ивану об Урбане шепотом.

…Лозанна в тот юбилейный год в качестве почетных гостей собрала многих покровителей балетного искусства. Прибыли принцесса Монако Каролина, испанская королева София… Все было как во сне.

— Меня выбрали из Минска единственного, кто мог поехать в Лозанну, — начал свой удивительный рассказ Урбан. — «Приз Лозанны» — конкурс очень престижный. В качестве сопроводителей со мной поехали Елизарьев, худрук Минского Большого театра, и Коробкина, директриса нашей школы. Когда меня на конкурсе увидел Ноймайер, то предложил окончить его гамбургскую школу. В Минске я не видел перспективы. Знаете, многие артисты и сейчас бедствуют. С мамой мы фактически жили в нищете. Потом — интернат. Конечно, я согласился.
Но по наивности об этом сразу сказал нашему директору Коробкиной. Она в лице изменилась. Тут же все узнал и Елизарьев. Боже мой, что началось! Они поменяли билет на самолет, чтобы первым восьмичасовым рейсом отправить меня в Минск. Я не знал, что делать. Вдруг вижу Алексея Урсуляка — директора школы в Штутгарте. Рассказал ситуацию. Он написал для меня по-английски письмо, потому что я тогда, конечно, ни на одном языке, кроме русского интернатского, не говорил.

А члены жюри жили в отеле «Палас». Я побежал в этот дворец. В Минске я таких и не видел никогда. У них банкет. Вижу Ноймайера где-то вдалеке. А я в курточке, которую взял у приятеля, чтобы выглядеть немножко пристойнее. В общем, отдаю Ноймайеру письмо, он читает. И вот с этой минуты все начинается.

— И что было дальше?

— Жюри до трех ночи решало, что со мной делать. Паспорт находился не у меня, а у нашей директрисы в сумочке. Деваться некуда. Звоним. Она как начала орать: «Я сейчас устрою международный скандал! Вы украли у меня ребенка! Вызываю полицию!». У Джона волосы дыбом. Он ведь был председатель жюри. Мне написали приглашение. Когда меня везли «под конвоем» обратно, при переезде через границу Коробкина обязана была отдать мне паспорт. Получив его, я задумал удрать, но все-таки не рискнул, потому что мои соглядатаи были настороже.

Уже в Минске меня в «рафике» повезли в общежитие. Паспорт я спрятал в трусы. Вдруг слышу, что у меня хотят его отобрать. Пришлось отдать. После этого свой паспорт я уже больше не видел. Выехать мне помогла Эльвира Брауншвайг — сама беженка еще с первой волны. Она хорошо говорила по-русски, муж ее был владельцем часовой компании, они, собственно, и организовали «Приз Лозанны».

В конце концов разрулила ситуацию тогдашний посол Швейцарии в Советском Союзе, которую как раз и знала Эльвира Брауншвайг. «Я вас умоляю! Тут такое творится! Ребенка надо спасать!» — кричала она в телефон, рассказывая послу подробности скандала. Посол оказался очень милой женщиной, прекрасно говорившей по-русски и бывшей, кажется, еще и вице-президентом общества швейцарско-белорусской дружбы в придачу. Порешили на том, что мальчик должен закончить училище. А через год пусть едет куда захочет.

Что пережил за этот год Урбан, надо рассказывать отдельно. Его травили, распускали о нем грязные сплетни, отказывались выдавать диплом. А когда все-таки выдали, поставили тройку даже по любимому рисованию — с таким дипломом только в чернорабочие. А дальше попросили военкома, чтобы выпускника поскорей загребли в армию. Спасался горемыка в Москве. Но поскольку прописан он был в Белоруссии, с загранпаспортом у него возникли трудности. Тут-то и помог сердобольный Игорь Пальчицкий. Эльвира загодя просила его, чтобы он помог Ивану в Союзе. Он работал в чеховском МХАТе.

Олег Ефремов — главреж театра, бывший в те времена еще и секретарем СТД, узнав от Пальчицкого подробности, сказал: «Пусть его сейчас оформляют на работу монтировщиком сцены во МХАТ, прописывают в общежитие, делают ему загранпаспорт, и пусть он уё…».

Так и оказался простой белорусский парень солистом «Гамбург-балета». Правда, Ноймайер в первый же год хотел его выгнать. Но влиятельная благодетельница Эльвира Брауншвайг бросилась мэтру в ноги: «Джон, я тебя прошу! Я тебя умоляю! В Белоруссии его отдадут в солдаты. Я лучше его на все лето заберу в Монте-Карло». — «Ты что, с ума сошла — его наказывать надо, а ты его в Монте-Карло», — только и ответил ей изумленный балетный классик.

— Иван, сознайся, что же ты тогда такое натворил?

— Не хочу даже вспоминать! С моими соучениками по школе, югославом и японцем, как-то решили заработать денег. Мы хотели подрабатывать. Но везде требовали документы о праве на работу. А мы же еще учились в школе. И в один день нас, видимо, замкнуло, и мы грабанули женщину на улице. Югослав схватил ее сумочку, и мы побежали. В сумочке оказалось всего двадцать немецких марок. Женщина позвонила в полицию, и нас вычислили в три секунды. Потом мы долго отрабатывали этой женщине, целый год. Копались в ее саду, помогали по хозяйству. Я должен был отводить детей в школу. В общем, нас перевоспитывали.

— Со своей нынешней женой, Анной Поликарповой, познакомились позже?

— Анечка вошла в труппу, будучи солисткой Мариинского театра, как раз через месяц после того, как я оказался в Гамбурге. С ней я танцевал «Золушку». Тогда-то я и влюбился. Длилось это почти шесть лет, пока я не решился объясниться. Это была такая романтика! В 2003 году мы поженились! Сейчас у нас растет сын, зовут Андреем.

— Существуют такие артисты, с которыми у великих хореографов связаны целые периоды творчества. Ноймайер поставил на тебя кучу балетов…

— Когда ты работаешь с Ноймайером, он из тебя достает то, о чем даже ты сам не догадываешься. Не важно, есть у тебя прыжок, нет ли. Он сам лепит тебя. Поэтому он не любит работать со звездами. Они все с пафосом. А молодых можно лепить. Майя Плисецкая как-то была у нас на «Ромео и Джульетте» и сказала мне: «Если б в мое время был такой партнер, как ты, я бы взяла его себе». Я попросил: «Майя Михайловна, скажите, пожалуйста, это по-английски Джону, чтобы он оценил».

— Что ты любишь делать в свободное время?

— Такого времени у меня очень мало. Обычно оно бывает, когда случаются травмы. Люблю мастерить мебель. Очень люблю рисовать. Снимаю и монтирую видеоклипы. Обожаю выезжать на трассу на машине. Скорость я люблю!

— Ну а теперь задам вопрос, который должен был дежурно задать в самом начале. Как же ты вообще оказался в балете? Как тебя туда занесло? Как всех, мама привела?

— Это была не мама, а соседка. Тогда по городам ездила из Минска комиссия и отбирала одаренных детей в хореографическое училище. У нас в Гомеле везде висели афиши. Соседка убедила маму показать меня. Когда мы пришли, меня попросили показать стопу, попрыгать и подождать. Ждем. Ни ответа, ни привета. Мама спрашивает: «Что с моим ребенком?» Ей говорят: «Извините, но у вашей девочки слишком широкий голеностопный сустав». — «Это не девочка, а мальчик!» — «Как мальчик?! Детка, иди скорей сюда!» Так я попал в училище, началась моя профессиональная жизнь…

https://www.mk.ru/culture/2012/11/25/77 … ident.html

Отредактировано Prima (14-10-2020 22:43:55)