Страсти по балету
В 1974 году в Минске состоялась премьера балета «Тиль Уленшпигель» в постановке Отара Дадишкилиани. В это время у нас на гастролях были артисты балета театра Финской национальной оперы и с ними — балетмейстер Эльза Сюльвестерссон. Балет ей понравился, и она сказала, что обязательно поставит его у себя. Через какое-то время из Хельсинки пришло письмо, в котором театр Суоми опер просил у композитора Глебова разрешения на постановку балета. Шли переговоры, пересылка нотного материала, прочие формальности. В 1977-м Евгений Александрович получил приглашение приехать вместе с супругой на премъеру «Тиля Уленшпигеля»…
Незадолго до этого состоялась премьера «Уленшпигеля» в Ленинграде. Балетмейстер — Валентин Елизарьев, художник – Евгений Лысик, дирижер – Виктор Федотов. В роли Тиля Вадим Гуляев, в роли Неле Ирина Колпакова. В это же время «Беларусьфильм» начал снимать фильм «Евгений Глебов. Портрет в двух частях». Съемочная группа, режиссер Сергей Лукьянчиков и оператор Алексей Учитель, (ныне известный кинорежиссер), приехали в Ленинград, чтобы отснять для фильма фрагменты премьерного спектакля. Они стали свидетелями триумфального приема этого балета ленинградским зрителем, а также реакции товарищей из управления культуры и «романовского» обкома…
Следуетзаметить, что спектакльв Мариинском был поставлен не благодаря, а вопреки… Обстановка в театре была далеко не благоприятной. Накануне из театра «ушли» Игоря Бельского, главного балетмейстера театра, который пригласил на постановку «Уленшпигеля» своего ученика, Валентина Елизарьева. В результате — интриги, атмосфера недоброжелательства…
Тем временем вгороде вокруг постановки «Тиля» сгустился ажиотаж и слухи, слухи – движущая сила советского истеблишмента… Все это невероятно раздражало обкомовских клевретов, которые незадолго до того утвердили в театре нового балетмейстера, Олега Виноградова…
Евгений Александрович позвонил, чтобы я приехала на сдачу спектакля худсовету театра, сказал: обстановка такая, что балет могут и вовсе не выпустить. «Если получится, дозвонись Трифоновичу, хорошо бы, если бы от ЦК кто-нибудь приехал сюда на премьеру». Но Александра Трифоновича Кузьмина в Минске не оказалось, мне удалось дозвониться к Алесю Петрашкевичу в отдел культуры. Тот сказал: «Во, якая вы хлапатлiвая жонка! Не турбуйцеся, усе будзе добра, гэта ж Глебау»…
Была сдача спектакля и было обсуждение… Выступавшие назвали постановщиков балета «белорусским десантом». Всерьез ничего дурного о спектакле сказать не мог никто, потому что спектакль на самом деле был хорош, и не видеть этого мог лишь тот, кто был заведомо ангажирован. Слегка нападали на художника, Евгения Лысика, которыйдерзнул оформить сцену со штурвалом, что великолепно «читалось» зрительным залом. Четко выстроенная лысиковская аллегория зависимости власти от принадлежности тому или иному персонажу была прочитана однозначно, что заставило партфункционеров из обкома насторожиться.На всякий случай они навесили на спектакль ярлык «антисоветчины». И напрасно, потому что такой ярлык для Ленинграда тех лет только сыграл на руку спектаклю, и зрители стали голосовать за него ногами…
На худсовете помнится лепет партийной дамы из обкома, неяркие выступления других членов. Не могу сказать, что меня вдохновило выступление композитора Андрея Петрова, в нем отсутствовала профессиональная солидарность. В обсуждении принял участие Юрий Хаттуевич Темирканов, главный дирижер Кировского, и он был единственным, кто по-настоящему сильно и властно поддержал спектакль и его постановщиков. Он сравнил «Тиля Уленшпигеля» с недавно поставленным в театре балетом «Левша», сказал, что если «Уленшпигель» не будет выпущен, это отбросит театр еще на десять лет назад, и театр вновь скатится «в болото архаики».
Глебов, никак не ожидавший обсуждения такого уровня, воскликнул: «Ленинградцы, я понимаю, вы живете в «колыбели революции». Но нельзя же всю жизнь провести в колыбели!»
Спектакль выпустили, и зрители приняли балет «на ура».Помню великолепную, умную, интеллигентную публику, большой успех у Его Величества Зрителя.
Из Хельсинки на премьеру приехала Эльза Сюльвестерссон, я ее встречала и сопровождала по Кировскому, в анфиладах которого сама ориентировалась плохо. По окончании спектакля мы стали искать, где же будет банкет. Кто-то проводил нас в большуюплохо освещенную репетиционную:там был банкет балетных, но Глебова там не было. Оксана, жена Евгения Лысика, которую мы встретили, сказала, что нам следует идти в «царскую гостиную», Глебов там. Опять пришлось искать. Когда, наконец, добрались, Эльза невольно воскликнула, пораженная контрастом: там – сумрачно,подвыпившие балетные, здесь – яркий свет, кругом золото и хрусталь, великолепно сервированные столы, вкусная, красиво поданная еда, оркестранты, хор и дирижерыв смокингах…
Спектакль прошел несколько раз и под каким-то нелепым предлогом был снят.
…Пришло время поездки на премьеру «Тиля» в Хельсинки…
Даже теперь, спустя тридцать с лишним лет, грустно вспоминать, как происходила в те времена процедура получения разрешения на поездку за границу. Если кратко, то унизительно и нудно. И если теперь не каждого впускают в свою страну чужие, то тогда не каждого выпускали свои.С определёнными трудностями, но мы успели. Приехали в Москву, вечером сели в поезд, и утром 9–го ноября 1977 года были в Финляндии.
…Из окна поезда вечерний пейзаж нашей родимой земли выглядел мрачновато. Особенно угрюмым показался Выборг. Когда подъезжали к Хельсинки, взошло солнце. Все путевое пространство сияло чистотой и ухоженностью. «Капиталисты, — ворчал Женьча,— вот так они и «загнивают»!»
На вокзале нас встречали Константин Дамянов, заведующий балетом театра Суоми опер, и Леена Ниванка – пресс-секретарь театра. Он болгарин, она – наполовину эстонка. Оба сносно говорят по-русски. По их довольному виду мы поняли, что все в порядке. Они сообщили, что билеты на спектакль проданы на год вперед, что на премьере традиционно будет весь дипломатический корпус, и что обещался быть президент Урхо Калева Кекконен.
…Устроились в гостинице «Клаус Курки» в номере 659. Портье с гордостью сообщил, что в нем однажды останавливался Арам Хачатурян, когда здесь ставился его балет «Гаяне». «А теперь, — сказал он, — этот номер будет имени русских композиторов – Хачатуряна и Глебова. Это большая честь…»Я стала устраиваться, Женьча решил спуститься в кафе. Вернулся довольный: кофе хорош, и недорого. «Пойдем, попьем кофейку». Зашли, заказали кофе, но цена оказалась почему-то дороже раз в пять. Нам объяснили: это потому, что тогда было 14 часов, а сейчас – 17, тогда господин был один, а теперь — с дамой… Пришла Эльза, похудевшая, с сияющими глазами. Сказала: «Все в порядке, завтра все увидите». Она превосходно говорит по-русски в приятной старорусской манере. Ее мама – Мария Ивановна, русская, отец — швед. Поговорили о «Тиле» в ленинградской постановке Елизарьева и о том, как восторженно спектакль был принят ленинградскими зрителями.
… Незадолго до нашего приезда в Хельсинки на гастролях был Кировский театр. Узнав, что Эльза ставит «Тиля», балетные говорили, ну, у вас-то, дескать, спектакль не заклеймят «антисоветским» и не снимут…
Позвонил репортер из «Хельсингин саномат» («Хельсинкские новости»), попросил об интервью. Он буквально навалился с вопросами на изрядно уставшего Глебова, тот едва успевал отвечать. Когда все ушли, нам удалось отдохнуть, а вечером сходить в кинотеатр на «Джеймса Бонда», которого тогда в СССРпосмотреть было невозможно. 10-го утром нам показали дворец «Финляндия», где незадолго до этого проходило памятное Европейское совещание по безопасности и сотрудничеству в Европе. В большом залебыла репетиция филармонического оркестра. Глебов отметил, что оркестр хороший, зал – просто великолепный, хотя для оркестра — с неизбежной «подзвучкой»…
…Премьера прошла по финским меркам великолепно. Много цветов, подарков дарили артистам прямо на сцене, занавес открывался семнадцать раз (это подчеркнула Эльза, это же отмечали назавтра все газеты). Интересная подробность: когда актеры и постановщики выходили кланяться, первый поклон – в сторону Президента, его ложа— слева от сцены, над директорской… Примечательно, что премьера состоялась 10 ноября 1977 года, в шестидесятую годовщину обретения Финляндией независимости. От СССР. (Финны до сих пор сохраняют все памятные ленинские места). Посла СССР на спектакле не было, хотя по приезде мы позвонили в посольство и пригласили. Но был президент Урхо Кекконен. Его адъютант вручил Евгению Александровичу на сцене цветы от Президента, о чем было тут же объявлено. По-фински. Женьча, естественно, не понял, от кого цветы, и чуть не отправил их вместе с другими букетами в оркестровую яму. Удержало «шестое чувство» и то, что он вдруг заметил в букете визитку. Тут же в театре в президентских апартаментах Кекконен устроил в честь композитора небольшой прием, и первое, что он сказал, было: «Мы тоже немножко говорим по-русски». Он – балетоман, спектакль ему понравился. Глебов рассказал, как он чуть не расправился с его букетом. Было весело и непринужденно.
Назавтра, когда мы поделились впечатлениями с Эльзой, она взяла лежавшую в нашем номере толстую телефонную книгу и показала в ней личный номер телефона Президента, сказала, что любой может позвонить ему домой, это просто…
…После спектакля в театре был прием, который устраивала компания «Филипп Моррис», которая таким образом давала о себе знать в Финляндии, поскольку рекламировать табачную продукцию там запрещает закон. Помню на столах огромные противни с вкусными пирогами, начиненными грибами, и много зелени…
В отель идти не хотелось, и мы вместе с Эльзой поехали на квартиру к Киммо Санделлу, исполнителю роли Тиля. Балетные — во всем мире балетные. Там мы чувствовали себя как дома…
Назавтра побывали у Эльзы в ее небольшой квартирке на улице Перустие. Она жила с матерью, Марией Ивановной и сыном лет десяти. Его зовут, как она сказала, на всех языках — Петр – Пьер – Петер – Пепе. Он изучает французский. Было шампанское, чай, бисквит и печенье. Говорили о «Маленьком принце», о том, как им видится эта тема…
В театре нам выдали суточные, и мы решили пройтись по магазинам. Зашли в огромный темный «Штокманн». Женьча, естественно, двинулся смотреть аппаратуру, которую тогда в Союзе разве что «доставали» — с большим трудом. Купил проигрыватель. Потом зашли в книжный. В русском отделе нашли две книжки Булгакова – «Собачье сердце» и «Роковые яйца». Хотели спросить о полном издании «Мастера и Маргариты», без купюр. Я напрягла память, свой немецкий (в Финляндии!), и только было попыталась составить нужную фразу, как Женьча сказал вслух: «Ну и как тут обратиться к продавцу?» «Лучше всего по-русски», — прозвучало за нашими спинами. Продавец на хорошем русском сказал, что Булгакова остались только эти две книжки, его раскупают в основном русские…
Еще бы, где у нас в 1977 году можно было купить Булгакова?..
Назавтра около трех дня перед самым отъездом зашли Эльза и директор театра, Юхани Райскинен, принесли прессу. Много газет, которые вышли уже наутро с рецензиями. Эльза попыталась что-то переводить, но времени было в обрез, и она лишь сказала, что все газеты очень хвалят спектакль, и особенно музыку. Пешком потопали на вокзал. Юхани тащил наш чемодан и проигрыватель.
Сели в вагон, покурили, попрощались, и поехали домой.
Как бы хорошо ни было «в загранице», а дома — лучше.
Женьча уезжал, вдохновленный разговором с Эльзой о «Маленьком принце»…
…Следующей осенью в Минске Валентин Елизарьев осуществил постановку ленинградской версии «Тиля». Замечательный спектакль. Прекрасные артисты. Елизарьеву былотогда немногим за тридцать. Он был очень талантлив, самолюбив и амбициозен, и это во многом определило его жизненную позицию. Он хотел создать театр Елизарьева,ион это сделал. И многого достиг.
…Шло время. Глебов работал, заказов, как всегда, было много. Но он был слишком театральный композитор, чтобы не думать о следующем балете, о «Маленьком принце». В то время в Минск на гастроли приехал из Швейцарии ректор лозаннской консерватории, дирижер Мишель Роша, и Евгений Александрович без особой, правда, надежды на успех, попросил его прислать ноты французских народных мелодий для музыкальных характеристик персонажей «Маленького принца». Господин Роша оказался человеком обязательным, на удивление быстро он прислал ноты французских народных мелодий и сборник детских песенок. Они очень пригодились для «Маленького принца». Глебов был глубоко тронут вниманием и обязательностью господина Роша, отправил ему благодарственное письмо…
Под хельсинкским впечатлением мы обсудили сюжетный каркас «Маленького принца», он начал писать, и то, что написал, впоследствии стало симфонической поэмой «Сказка». Почему так? Он показалмузыку Елизарьеву, и неожиданно для композитора Валентин Николаевич назвал её «парковой». Глебов понял, что это — тема не Елизарьева… Эльза не давала о себе знать, и он прекратил дальнейшую работу. Работу над балетом без хореографа он считал непродуктивной. Но… наступил один прекрасный день, и позвонила, а через некоторое время приехала Эльза. Объяснила причину долгого молчания: театр Суоми опер искал наследников Экзюпери, чтобы получить их согласие на постановку балета. Показал ей запись «Сказки», и она сказала: «Это красиво,но очень мало. Пишите, пожалуйста, я очень Вас прошу, мы обязательно будем ставить». Обсудили ее предпочтения, и она уехала. Вскоре из театра пришло письмо с извещением, что финны разыскали, наконец, где-то в США наследников Антуана де Сент-Экзюпери и добились разрешения на мировую премьеру «Маленького принца» в Финляндии. Вопросы авторских прав улажены. В письме выражалась уверенность в том, что премьера будет успешной.
…Евгений Александрович работал вдохновенно, с большим желанием и, наконец, с уверенностью, что труд не пропадет. Очень скоро закончил клавир, а написание партитуры для него всегда было праздником, любимой «работкой». Эльза часто звонила, торопила: уже был назначен день премьеры. Глебов очень быстро сделал и партитуру, и запись с оркестром Бориса Ипполитовича Райского. Позвонил Эльзе, и та незамедлительно приехала. Она была в восторге от музыки. Увезла с собой все — и запись, и все нотные материалы, а это, надо сказать, вес немалый, поскольку помимо клавира и партитуры ей пришлось взять также оркестровые партии, которые сделали в Минске специально для ее театра, и Е.А. их выверил. Эта маленькая хрупкая женщина все дотащила…
Из Горького приехал Отар Дадишкилиани, Женя показал ему запись. Отар захотел поставить «Маленького» у себя в театре. Женя просил повременить, поскольку был связан договором с Хельсинки о том, что мировая премьера состоится у них…
В это время в Минске работал Генрих Александрович Майоров. Обаятельный, неунывающий Генрих. Он вошел в жизнь композитораГлебова как награда за балетные неприятности. После успешной премьеры в нашем театре к 100-летию Я.Купалы балета «Курган» в постановке Майорова, он предложил композитору провести переговоры с Большим театром о «Маленьком принце». Юрий Николаевич Григорович, главный балетмейстер Большого, пригласил их в Москву, и вскоре был заключен договор. Правда, Москва поставила условие, чтобы в Большом театре была первая постановка в Союзе (финская постановка для Москвы была не в счет).
Евгению Александровичу пришлось снова просить Дадишкилиани не спешить с премьерой…
Тем временем из Хельсинки пришла телеграмма с приглашением композитора и либреттиста прибыть на премьеру балета «Маленький принц» 2-го февраля 1982 года. Приглашение пришло уже не на Союз композиторов СССР, как это было с «Тилем», а напрямую к нам, в Минск.
И началось… Документы на поездку пришлось оформлять через иностранный отдел ЦК КПБ, а там недоумевают, какой такой Глебов, какая такая Финляндия, почему там — премьера белорусского композитора… Женьча, по своему обыкновению, к телефону не подходил, на все вопросы приходилось отвечать мне. Спрашивали, почему в телеграмме написано «мировая премьера», что это значит. Объясняла. В конце концов в иностранном отделе решили, что поехать можно только композитору, без жены. Но тут уперся композитор, заявив по телефону завотделом культуры ЦК И.И.Антоновичу, что без меня он не поедет, поскольку меня пригласили не как жену, а как либреттиста. Замечу, что в то время Евгений Александрович был депутатом Верховного Совета БССР, но, как видно, и ему не доверяли… Когда в очередной раз Иван Иванович позвонил, неожиданно для себя я сказала, что если Глебов поедет один, то в день премьеры в Хельсинки на пресс-конференции он сделает такое заявление, что всем мало не покажется… Кто-кто, но Антонович прекрасно знал, что и как мог сказать Глебов… В тот же день разрешение было получено для нас обоих. Это было 31 января. Премьера — 2-го февраля. Отъезжать надо было из Москвы, а до Москвы –тоже доехать… Времени — в обрез. Но и это полбеды. Тогда не было обменных пунктов, как сейчас, а обладание валютой было уголовно наказуемым деянием. Так вот. Денег нам не дали, только билеты в два конца, и мы поехали, как говорится, «в белый свет как в копейку»…
Невероятно, но на премьеру мы успели. Если бы уже знакомая нам Леена Ниванка не встретила нас у вагона поезда, не знаю, как, на чем и куда бы мы направились без денег…Она повезла нас сразу не в гостиницу, а в театр, где уже ожидалась пресс-конференция. Нас встречали как хороших знакомых. Было множество вопросов, безо всякой политики. Мы сообщили Эльзе, что денег у нас нет вообще, она быстро организовала, и нам выдали суточные, после чего мы помчались в гостиницу – переодеться и не опоздать на премьеру…
Что представлял собой тогда финский оперный театр? Это был старинный русский гарнизонный театр. Небольшой, но очень уютный, — малая копия Мариинского…
…В девяностых Игорь Васильевич Катибников, наш друг, был в командировке в Хельсинки как раз в то время, когда там завершилось строительство нового оперного театра. Это великолепное здание, оснащенное по последнему слову. Игорь привезвидеозапись, и мы с интересом увидели и сам новый театр, и его особенности и достопримечательности…
…Помню праздничную премьерную публику 2 февраля 1982 года, степенно фланирующую в фойе, помню спектакль так ясно и четко, что, кажется, могла бы и сейчас все воспроизвести… Остались и на второй спектакль, чтобы увидеть оба состава исполнителей и особую гордость Эльзы – двух прелестных мальчишек, исполнителей партии Маленького принца, — Юлиуса Куусихолма и Петри Тойванена. Они необыкновенно трогательны, и публика в восторге. В финале, после второго, заключительного адажио Принца и Розы, в зале – платочки и всхлипывания… Много раз вызывали каждого из артистов, балетмейстера, композитора. Прямо на сцене дарили подарки…
Пришлось усомниться в нордической сдержанности финнов. «Пожалуй, это суждение несколько преувеличено»,— заметила я Эльзе. «Конечно,— сказала она,— особенно если учесть, что на обоих спектаклях почти не было финнов. Это — другая публика, премьерная. В основном дипкорпус, иностранцы, которые покупают билеты заранее на все премьеры театра. Оттого такой «нефинский» прием».
Был банкет, на сей раз — в маленьком уютном ресторанчике. Мы вручили подарки, в том числе дирижеру, Илпо Манснерусу, который, выпив рюмочку, что-то пытался объяснить композитору. Эльза перевела: он извиняется за то, что в оркестре не оказалось альтовой флейты, и он без ведома композитора ее заменил другим инструментом. Не обижается ли композитор? Женьча сказал, что не обижается, хорошо понимает ситуацию в театре, и напротив, лично дирижеру благодарен за добротное прочтение партитуры. Илпо заулыбался, расцвел, сказал, что у него отлегло от сердца, много раз целовал наш подарок, а потом, как рассказывала Эльза, хвастался, что Глебов его похвалил. Пять лет тому назад тот же Илпо Манснерус был дирижером «Тиля», и тогда Евгений Александрович деликатно попросил его о каком-то нюансе по партитуре. Дирижер это запомнил, а потому на «Маленьком принце» очень волновался, и когда автор при всех его похвалил, был несказанно горд и счастлив. Как мало человеку надо и как дорого он это ценит!.. Чтобы разрядить обстановку, Женьча рассказал Илпо, как в поезде финский то ли пограничник, то ли таможенник очень хотел завладеть частью подарка для дирижера, штофом нашей «Беловежской», но, увидев наши дипломатические паспорта, быстро ретировался. Илпо радовался,как ребенок. Он подарил автору красиво переплетенный клавир «Маленького принца», где на титуле стоит надпись по-фински: «PikkuPrinssi».
Этот клавир у нас дома. Верно сказал когда-то Генрих Майоров: «Вещи нас переживут…»
Назавтра днем прошлись по городу, что-то узнавали, что-то видели впервые. Проходя мимо красочных, по сравнению с тогдашними нашими, витрин, Женьча язвил, глядя на меня: «Кушай, Бегемот!»… Мы покупали подарки домашним, цитируя по поводу и без повода реплики из романа «Мастер и Маргарита», который оба тогда уже знали наизусть…
Предстояла премьера «Маленького принца» в Горьком в постановке Отара Дадишкилиани. Большой театр с Майоровым намеревался ставить его в апреле 1983г. В 1990-м балет был поставлен Игорем Чернышевым в Куйбышеве (Самара)…
Это – отдельные сюжеты. В Горьком (Нижнем Новгороде) на спектакле мы не были: во-всю шли репетиции в Большом, и у нас не получилось приехать. Очень жаль. Глебов из всех спектаклей «Маленького принца» видел только два – в Хельсинки и в Большом театре на сцене Кремлевского дворца съездов. Когда премьера «Принца» состоялась в Самаре, Евгений Александрович попал в больницу, и смогла поехать только я. Этот яркий талантливый спектакль состоялся в большом и когда-то красивом театре приволжского российского города начала девяностых годов прошлого столетия. Что такое эти девяностые, помнится… Этим, полагаю, сказано всё…